Посвящается о. Михаилу Шаталову
Отправился сегодня ремонтировать машину с чудеснейшим и безотказным о. Михаилом в качестве технического консультанта. Кто-то должен был все время «прикуривать» мой аккумулятор от своего, чтобы я мог передвигаться. А также профессионально общаться с автослесарями, чтобы они меня не надули.
У него пятеро детей и два храма: один в деревне, а другой на «зоне» строго режима. А у меня генератор не дает зарядки. На фирменную станцию тащиться далеко. Пытаюсь найти электрика возле дома. Ну, и набрался наглости попросить о помощи.
***
Санкт-Петербург. Васильевский остров.
Приезжаем на первый адрес.
– Нужен электрик.
– Электрик пака нет. Акмаль ище не приехал, братан.
– А когда приедет?
– Пака нет. Не приехал ище.
– Хорошо, сколько ждать?
– Пака нет. Патаму чта не приедет сиводня. Он вапще, балеет.
– Как болеет?
– Вапще балеет, братан.
– Понятно. А что делать?
– Памощник есть. Пазвать памощник? Щас пазавьом. Адолат! Иди, пасмотри, машина пригнали!
Адолат смотрит, ходит, уходит, приходит. Приводит двоих. Смотрят, ходят, уходят, приходят. Подходят ко мне.
– Слышь, братан. Не можем сделать. Тестер нету.
– Как нету, у вас же написано: «Электрика».
– Не. Электрик есть. Электрика у нас тоже есть. Акмаль заболел. Ета памощник. Он тестер Ашоту атдал. Нада Ашот ехать. Недалеко тут.
– Где Ашот?
– Ета, братан. Паедещь Уральский улица. Варот читвьортый. Синий.
– Куда? Налево или направо?
– Не. Зачем налева-направа. Во-от. Уральский улица. Варот читвьортый. Синий. Туда.
– Так это и есть налево.
– Нет, братан. Налева не нада.
Подходит, пальцем рисует на мокром стекле моей машины кривой отрезок, ставит на нем четыре черточки.
– Вот, братан, – считает черточки, – адин, два, три, варот читвьортый, синий, – пальцем размазывает на четвертой черточке кружок.
***
Едем налево искать «варот читвьортый»
– Ашот есть?
– Ашот нету. Ашот вчера был. Сегодня Арслан.
– Электрик?
– Электрик.
– Позови.
– Здрастути. Какой машина нада электрик?
Показываю.
Арслан смотрит, ходит, уходит, приходит. Приводит двоих. Смотрят, ходят, уходят, приходят. Подходят ко мне.
– Слышь, братан. Не можем сделать.
– Что? Тестер нету?
– Не. Тестер есть. Заказы многа.
– На утро?
– Не, ни можим. На утра ни можим. Заказы многа. А эта машина ваш вапще трудный. Не. Не будим делать.
Разворачиваются. Уходят.
– О-о-о-о…
Едем дальше. Подъезжаем к боксам. Чудо! Видим русские лица. Нам кажется, что это спасение.
– Ребята! – пытается всех их обнять отец Михаил, – Возьмите машинку. Надо генератор посмотреть.
Выходит один. Потом второй. Оба русские. Славяне. В руках тестер.
– Ребята, давайте посмотрим?
Меряют напряжение.
– У вас зарядка не идет.
– Да, я понимаю. В том-то и дело, что не идет.
Первый:
– Это у него провод или регулятор.
Второй:
– Это щетки у него. Я тебе говорю, щетки.
***
Отец Михаил:
– Ребята! Загоним? Посмотрим?
– Подождите. Вы расскажите, как у вас это началось? Сразу? Или постепенно.
– Ну-у-у… Началось на прошлой неделе. Как-то все хуже и хуже дворники работали. И стекла медленнее закрывались. А потом сразу вообще перестало работать.
– Нет, подождите, и все-таки. Как у вас это началось? Сразу? Или постепенно.
– Так я же и говорю: Все так было, знаете, постепенно. А сегодня все бац и сразу. И не идет вообще.
Второй:
– ОООО! Я ж говорил щетки! Щетки! Я ж говорил. Вот надо было с тобой поспорить. Щетки! Когда медленно и постепенно – всегда щетки.
Первый:
– Нет, ну, все-таки, может быть, и регулятор. Потому что сегодня – сам понимаешь – он сам говорит, что сразу.
– Но не провод!
– Нет, не провод. Согласен. Но регулятор может быть.
– Ну, – обращается Второй ко мне, – 90 процентов, что щетки.
– Но и регулятор, – настаивает Первый.
– Но регулятор – 5 процентов, – уточняет Второй.
– Нет, – настаивает Первый, – Регулятор – 20 процентов. Щетки – 80.
– Нет, 20 не может быть. 10 процентов – может быть. Щетки – 80 процентов и регулятор – 10 процентов.
– А еще десять? – проявляю я математическую чуткость.
– Еще 10 процентов, что провод. Но провод – маловероятно, – завершает Второй.
– В общем, покупайте щетки – не ошибетесь.
– Ну, и вы, мужики, нам эти самые щетки поставите! Да? – радостно подводит черту отец Михаил.
– Не. Мы не поставим. У нас времени нет.
– Мужики, не дайте пропасть! – взывает отец Михаил, – Мы всю Уральскую проехали. Везде кругом Арсланы, Ашоты. Я вообще-то интернационалист. Но, главное, не понимаешь, понимают ли они тебя. И потом еще не понимаешь, а понимаешь ли ты их. Мужики! Возьмитесь!
– Не. Мы не можем. У нас времени нет. И еще у нас подъемник не работает. Мы бы так и так не взялись.
– Как не работает?
– Так. Не работает и все. Мы тут покурить вышли.
– А куда ехать?
– Вон, напротив поезжайте. Там тоже русские. Они сделают. У них подъемники хорошие. Крепкие. А мы нет, не сможем.
– Но там точно русские?
– Точно-точно, русские там.
***
Разворачиваемся. Заезжаем напротив.
Там – грузины.
Но мы рады им, как дети.
– Братья! Православные, – кричим мы с отцом Михаилом, – Не бросайте. Возьмите машинку! У вас подъемники, говорят, крепкие. Возьмите, а! А мы сейчас в магазин за щетками смотаем. Подъемник– то есть свободный?
Подходит старший. Зовут Нугзар. Высокий. Немножко сутулый. В черной вязаной шапочке. С большим грузинским носом.
Грузинский акцент передавать не стану. Отмечу только, что он музыкален и нежен. Слух ласкает необыкновенно. Исполнен хорошей такой артикуляции и дополнен жестами в виде собранных в щепоть всех пяти пальцев руки. Звучит и выглядит эта речь непередаваемо прекрасно. Попробуйте представить сами.
– Гурам, – зовет Нугзар юного племянника, – сделай ребятам, чтобы все было хорошо. Ты понимаешь? Подъемник им не нужен. Загони на яму и посмотри.
– А вы пока снимайте генератор, – торопим мы с отцом Михаилом, – А мы съездим пока щетки купим.
– Подожди. Зачем ехать? – вставляет свое мудрое слово Нугзар, – Пускай посмотрит сначала. Потом поедете.
– Нет-нет, все ясно, – перебиваем мы с отцом Михаилом, – Нам уже ребята напротив все объяснили. Разбирайте пока, – и убегаем.
***
На машине отца Михаила едем в магазин.
Юный совершенно юноша-менеджер чистопородной славянской внешности долго, невыносимо долго изучает по заводскому номеру моего автомобиля содержимое своего компьютера.
– Значит так. Щетки на вашу машину стоят шесть тысяч рублей.
– Сколько?
– Шесть тысяч рублей. Дело в том, что они идут в комплекте с регулятором. Поэтому – шесть.
– Простите, а без регулятора – сколько?
– Поэтому и шесть, что с регулятором. А без регулятора – нету, – пытается втолковать нам юный юноша-менеджер.
– А если бы были, – почему-то нужно уточнить мне, – если бы были без регулятора. То сколько бы стоили?
– Шесть тысяч стоили бы, – устало изрекает юный юноша-менеджер, – Шесть тысяч!
– Но ведь без регулятора!
– Все равно шесть тысяч. Потому что без регулятора не бывает. Понимаете?
– Понятно. С регулятором – шесть тысяч – двести долларов. А без регулятора не бывает. И тоже – двести долларов. А может, что-нибудь дешевле? Неоригинальное, например?
– Вы поймите, – говорит нам солидно юный юноша-менеджер ортодоксально славянской наружности, – Их и за шесть-то все равно тоже нету.
– Все равно тоже, – повторяю я про себя, – А почему?
– Только на заказ, – пытается уничтожить нас юный юноша-менеджер, – В течение двух недель.
– Сколько?
– Две. Недели.
Опустошенные, разводим руками, уходим.
Уже двадцать лет я за рулем. Не вылезая. Живу в ней, в родимой. И меня всегда удивляло, почему все русские автосервисные менеджеры общаются со мной сверху вниз. То ли в них есть что-то особое. То ли во мне какой изъян. В принципе, конечно, понятно, что несчастно-просительное и к тому же совершенно беспомощное выражение лица водителя, у которого только что верный железный конь его захромал, и не располагает русского человека к другому общению. И все же… И все же… Вот, говорят «проблемы межнационального диалога». А тут какие? Может, они чувствуют, что у меня папа – еврей?
Возвращаемся к русским грузинам. Мысль одна. Попросить их снять все же генератор целиком, уговорить оставить машину на несколько дней у себя. А эти несколько дней потратить на то, чтобы где-то в мастерской отремонтировать неработающий агрегат.
***
С опустошенными лицами заходим в сервис и начинаем излагать наш долгий план Нугзару.
– Зачем такие грустные? – как добрый папа, улыбается Нугзар, – Зачем расстраиваться? Не надо генератор. Вообще не надо снимать.
– Вот смотрите, – радостно появляется юный совсем Гурам, – Ничего снимать не надо. Вот. Болтик один у вас сломался, – показывает, – И все! Я его поменял. Ремень теперь хорошо натянут. Зарядка идет. Можете ехать.
– Гурамчик! Дорогой ты наш! – бросаемся мы с отцом Михаилом пожимать его черные от машинной грязи руки, – Брат ты наш православный! Шесть тысяч нам сэкономил! Времени сколько сэкономил! Сколько мы тебе должны?
– А если я скажу «шесть тысяч»? – с улыбкой смотрит на нас Гурам.
– Сколько?
– Ладно! Ладно! Пошутил. Пошутил! Платите одна тысяча двести – хорошо будет.
***
– Ты понимаешь, – говорит отец Михаил, пока мы ждем, чтобы Гурам собрал назад мою машину, – Проблема-то не в них. Проблема в нас. Мы не хотим работать. У нас, у русских людей, проживающих в столицах, презрение к физическому труду.
Посмотри, все поголовно хотят дать детям высшее образование. Все. Хоть какое-то. Как ты думаешь, почему? Чтобы не работали физически. Человек, ставший простым рабочим, в общественном мнении – «лузер». Неудачник. «Будешь плохо учиться – станешь дворником» – обычная родительская пугалка.
Причем это даже не вопрос низкой зарплаты. Посмотри, какие зарплаты у водителей маршруток или у строителей. Да не ниже, чем в офисе. А часто даже и выше. И в советские времена так было. Рабочий зарабатывал в разы больше, чем инженер. Но никто не хотел быть рабочим.
Это, действительно, началось не сейчас. В семидесятые – восьмидесятые годы ты не встретил бы у нас на стройке ни одного ленинградца. А дворники? А станочники? Был так называемый, «лимит». Приезжали иногородние. Им давали общежитие, а в перспективе – отдельное жилье. За этим и ехали. Теперь жилья не дают, поэтому приезжают менее прихотливые. Которые готовы скитаться по углам и баракам.
А что наши? Наши ворчат от засилья иностранцев. При этом из-за офисных столов никто вылезать не хочет. Ничего нового не происходит.
А вообще-то, закон простой. Хочешь сидеть офисным планктоном в конторе, будь готов к тому, что дороги и дома строить за тебя будут те, кто готов потрудиться. Они занимаются настоящим серьезным трудом. Они создают реальную жизнь. Вот они немножечко еще язык подучат и встанут твердо на ноги.
А ты будь еще готов. Что вот эти самые, которые готовы за тебя потрудиться, приедут к тебе и будут посреди тебя жить. Покупать жилье, отдавать детей в школы, сидеть напротив тебя в кафе.
И у них, заметь, есть еще одно преимущество. Причем какое!
Они готовы родить каждого ребенка, которого им дает Бог. Как бы они Его при этом не называли. Каждого! Вот это – сила! Вот это – будущее!
Надо с ними не воевать, не усмирять, не дрессировать, как многие пытаются, не переделывать их. Да и как мы можем их переделать? У нас у самих нет никакой укорененности, ни в культуре своей, ни в вере. Что мы можем им передать? К каким образцам призвать? Надо самим идти работать. И детей рожать. А, главное, в Церковь идти. В этом наша сила! Мы все думаем, что мы – особенные. В Боге сила, не в нас.
***
– Вот я первый раз вижу, – выныривает откуда-то из-под машины юный орлиноносый Гурам, – Я первый раз, извините, вижу, чтобы люди в автосервисе так стояли и спокойно разговаривали. Обычно здесь другие совсем разговоры. Совершенно другие. Вы, наверное, друзья?
– Ну, да, друзья, – соглашаемся мы.
А я про себя думаю:
– Точно, отец Михаил мне целый день помогает, а я пользуюсь. Потому что я ни гайку не умею завернуть. Ни с автослесарем толком поговорить. Это у нас называется – дружба. Ладно. Приеду домой, напишу про отца Михаила рассказ. Глядишь, порадуется.
***
– А куда деньги платить, Гурам? – спрашиваю я нашего чудо-мастера, – Тебе или в кассу?
– Это не имеет никакого смысла, – говорит юный тонкий Гурам с непревзойденным изящнейшим грузинским акцентом и захлопывает капот.
– Не понял.
– Это никакого смысла не имеет, мне платить или в кассу.
– Почему?
– Ну, потому, что это не имеет никакого смысла вообще. Можете мне заплатить. Или в кассу. Нету никакого смысла. Мы тут все одна семья.
Мы переглядываемся. Но не осмеливаемся поправить его.
Ах, милый мой Гурам! – говорит отец Михаил, – Спасибо тебе за все!
Илья Забежинский
